Дмитрий Орлов: «Для кино я профнепригоден»
Дмитрий Орлов – известный в России режиссер, сценарист, продюсер и, самое главное, за что его знают и любят десятки тысяч людей, в том числе и в Украине – актер, снявшийся в таких популярных фильмах, как «Сестры», «Небо.Самолет.Девушка», «Брат-2», «Морской патруль», «Метро» и многих других. Дмитрий был очень востребован на кинофестивале «Бригантина», однако нашел время дать интервью сайту «Паноптикон».
«Бригантина» убирает заборы»
- Вы на «Бригантине» первый раз, но, наверняка участвовали в других фестивалях и вам есть, с чем сравнивать. Эти сравнения в пользу «Бригантины» или российские кинофесты круче?
- Самый главный плюс «Бригантины» я вижу в том, что сейчас две планеты – Украина и Россия – на бешеной скорости летят друг от друга, а такие фестивали нас сближают.
У меня был такой опус: я снимался в Киеве, и там были молодые украинские ребята. Мы очень интересно общались, поскольку русского они вообще не знали, им было удобно говорить либо по-украински, либо по-английски. Я не понимал украинского, так они говорили по-английски и только так я понимал, что они хотели сказать.
- Т.е. вы свято убеждены, что все украинцы обязаны знать русский язык?!
- Нет, я сейчас с ностальгией говорю о том, как было и как стало. Лично для меня это стремительное вырастание заборов там, где их не надо. А подобного рода фестивали, встречи, общение – это, в первую очередь, разговор о нашей общей истории, нашей общей культуре, о наших общих корнях, нашем очень схожем менталитете.
Я не говорю пафосных слов о братстве, о родственной крови и прочих вещах, но мы всегда были рядом друг с другом и в похожих условиях: в тисках между Европой и Азией.
Сейчас, когда все испокон веков воевавшие между собой соседи, как, например, Англия и Франция, додумались до Евросоюза, а мы, имея столетия нормальных отношений, разлетаемся в разные стороны, такие фестивали-встречи, когда мы вместе, очень важны.
«Кино эксплуатирует только некую часть тебя»
- Общаюсь и понимаю, что ваши, несомненно, блестящие внешние данные, воплощенные в кино, абсолютно не раскрывают зрителю всей вашей душевной тонкости и глубины. Для меня это приятное открытие. Вы планируете как-то менять аспект ролей, где эксплуатируется только ваша мужественность?
- Невозможно внешние данные абсолютно отделить от внутренних.
- Вы шутите? Особенно в кинематографе, где есть грим, парики, накладки и все, что угодно?
- Я уже шутил по этому поводу. Я характерный артист, и поэтому профнепригоден для актерства – у меня несоответствие внешних и внутренних данных. Режиссеру нужна драматургия в голосе и взгляде, а мне хочется пошутить, похулиганить…
- Что же вы не избрали комедийное амплуа? Хороший грим может решить эту проблему.
- Здесь артист мало, что решает. Ты можешь быть очень оснащенным, с огромным диапазоном данных, но кино этого не надо. Вот если вы придете в театр, вы меня там не узнаете. А в кино есть спрос только на какую-то часть тебя, твоего амплуа, твоего образа, и это прекрасно.
- Я думала, вас это огорчает.
- Нет! Что вы! Так было всегда: если артист хорош в каком-то амплуа – у него есть работа. А вот если ты весь из себя такой сложный и непонятный, ты востребован только в каком-то маленьком подвальчике некого маленького театрика. Можешь льстить себе тем, что ты микрозвезда.
«Мой Голливуд всегда со мной»
- Понятно, что кино – это стабильный и хороший заработок, но ведь вы не станете отрицать того, что в погоне за рублем нынешний кинематограф утратил глубину, а зачастую и смысл?
- Я прихожу на площадку, там стоит режиссер, назовем его Ваня Петров, я смотрю на него еще издалека и думаю: это мой Финчер* сегодня. Ведь у меня нет ничего другого и я использую то, что есть: разнообразные примочки с партнерами, режиссерами, операторами, пытаясь вытащить, быть может даже незаметно для них самих, все что есть у них в профессиональном арсенале, чтобы лично я мог иметь с этим дело.
Иной раз в каком-то примитивном сценарии и самом простом способе съемок удается достичь такого вдохновения и наслаждения процессом, когда чувствуешь себя в Голливуде. Мой личный Голливуд всегда со мной, он во мне, и мне не важно, что окружающие думают по этому поводу. Я выхожу на площадку и сегодня это мой персональный блокбастер.
Сейчас все говорят, что кино стало другим, что оно не несет запроса, чтобы актер сыграл большую роль по-настоящему. А я вам скажу: мои коллеги в 90-е годы стали ходить на площадку пьяные, не выучив текст, просыпая съемки и ведя себя, как свиньи. Представьте, в какое положение попал продюсер?
Продюсер должен полагаться на актера, актер – острие всего процесса. Да, это коллективно творчество, но замыкается все на актере в тот момент, когда кричат: «Мотор, камера, начали», а на площадке в этот момент пьяное быдло. Поэтому продюсеры от безвыходности стали изобретать такую драматургию, при которой человека в кадр поставил, он что-то сказал, и вроде что-то произошло.
Жаль, но сегодня ни продюсеры, ни режиссеры, в основном, уже не ждут от артиста никаких душевных подвигов и исканий в кадре.
Убили профессию! Я говорил с продюсерами, озвучивал им свои невеселые мысли, и они соглашались и изрекали: «Да, Димочка, все именно так и обстоит», и только иногда, в очень редких случаях, это правило не работает.
Вот сейчас у нас как раз два таких редких случая: картины «Метро» и «Легенда 17». Такое впечатление, что откуда-то из тюрем или гетто вдруг выпустили тех, кто умеет снимать кино профессионально. Это чудо удивило всех, это великолепно, мастерски сделанное кино. Здесь профессионально все: драматургия, съемка, компьютерная графика, костюмы, актеры, постановка кадра… Все!
Когда тебя любит камера
- Где раньше были эти профессионалы, реально прятались или их просто к кино не допускали?
- Никто не понимает, что за феномен. Было 10-15 лет полного провала. Пусть я утрирую, не всегда провала, но снимается огромное количество телевизионного контента, а все великие «спилберги» говорят, что телевизионное кино убивает актера. Не физически конечно, но это близкое определение. В сериальном «мыле» совершенно другие критерии работы: макропланы, крупняки, маленькие фразочки и кусочки, кино-кадры, вырванные из сути. Немного поработав в таком «мыле» у актера стачивается то место, которое отвечает за понимание и стержень профессии.
- Макропланы тоже вещь сложная. Нужно же всегда быть в безупречной форме – актерской и физической.
- Да никто не говорит, что это легко, но это не то, что позволяет тебе расти. Здесь еще один феномен, американцы придумали эту формулу, они говорят: «Вот этого актера любит камера, а вот этого – нет». Это некий феномен, если хотите магия, и этого избежать невозможно, вот ты, вот камера, что-то происходит, а потом ты сидишь в зале и смотришь. Мне в этом смысле очень интересен Марлон Брандо. Сидит человек в кадре, ничего не делает, а глаз невозможно оторвать от лица. Как?! Почему?! Над этим можно думать каждый день, приходя на площадку, брать сценарий, изучать, что-то предлагать, переписывать, снова и снова изучать роль, искать ее суть, искать себя. Если артист этим занят, он счастлив.
«Сегодня редкий случай, когда актер в кадре есть»
- Часто читаю интервью режиссеров, в том числе и театральных, что молодежь сегодня, еще ничего не умея, заявляет: «А я не буду гореть на площадке за 2000 гривен». Как вы относитесь к таким заявлениям?
- Я их понимаю.
- Да ну? Сначала научись чему-то, а потом качай права и требуй за талант 10 тысяч долларов. А когда одни амбиции…
- Вспоминается Жванецкий: «Мне в Европу, мне в Париж, по делу…». Наши артисты так сказать не могут. Сегодня редкий случай, когда артист в кадре есть, как человек. Ты не можешь лебезить, подчиняться, подхалимничать, а потом выйти на сцену и спросить: «А судьи кто?». Если у тебя за душой ничего нет, ты это не сыграешь.
Есть такие вещи, которые изобразить невозможно. Если на сцену выходит гей и играет страсть к женщине, видна вся фальшь, и даже не потому, что ты знаешь, кто он такой. Иной раз сидишь, смотришь, спрашиваешь у коллег: «Он че, голубой?», те говорят: «Да, а ты не знал?». Потому что, чтобы ты там не изображал, на сцену или в кадр выходишь именно ты, понимаете, ТЫ! И если в кино у актера есть возможность обмануть зрителя, то в театре – нет. Там человека видно насквозь.
Поэтому, когда артист горделиво заявляет: «Я не буду это играть за 2000 гривен», я к этому отношусь с уважением, но всегда спрашиваю, а если ему дать 200 миллионов, что он сделает, что изменит? Как правило, все вокруг и он сам, понимают, что ничего. Это просто игра такая.
«Сегодня я афишеобразующий актер»
- Вы подпитываетесь театром? Он для вас аккумулятор или вы все же киношник?
- В молодости, после института, не пошел в театр, не захотел. Потому что не хотел оказаться в зависимом положении, я так не умею, быть зависимым это вообще не мое. И театральная обстановка мне тогда совсем не понравилась, мне там было тяжело.
Тогда я общался с Антоном Табаковым, и он, видя мои терзания, спрашивает: «Дима, зачем тебе театр? Посмотри на меня, я богатый человек, я могу купить себе театр, просто он мне не нужен. Но если он тебе НУЖЕН…». Я тогда его до конца не понял, но сегодня в моей жизни все поменялось, театр сам пришел ко мне, и не просто пришел, я стал афишеобразующим артистом.
Т.е., вы понимаете, что это значит? В любом городе вешают афишу с моим именем, и на спектакль приходят люди. Сегодня есть продюсеры, которые этим занимаются, и я могу себе позволить выбрать сценарий, спектакль и даже партнеров.
- Как же произошла эта метаморфоза, и вы пришли к театру, который сразу не восприняли?
- Я пришел на спектакль Кирилла Серебренникова во МХАТе, не помню названия, но там играл Анатолий Белый, и я, впервые за долгие годы, сидел в зале и понимал, что я хочу играть. Вот прямо сейчас вышел бы на сцену и сыграл в этой мизансцене, и в этой, и в другой. Я с большим уважением отношусь к Толе, но я понимал, что сейчас выйду и сыграю это лучше, чем он. Я загорелся. Это произошло года полтора-два тому назад, ну и как всегда, когда четко сам себе сформулировал цели, все сложилось.
«Я пью эту жизнь целиком»
- Вы прям какой-то последователь дао или дзен-буддист.
- Нет, я не дзен и не буддист.
- А кто?
- Мы как-то беседовали с одним человеком, и он говорит: «Орлов, знаешь ты кто? Ты человек-секта!». Если честно, то я много лет занимаюсь психологией, эзотерикой, разнообразными практиками НЛП, и создал свою собственную доктрину, персонально для Димы Орлова. Сам я ничего не изобретал, но собрал все самое, на мой взгляд, интересное и полезное из самых разных учений, получилась некая космогоническая вещь. Поделиться? Если я начну делиться, у вас никакой пленки не хватит.
- Т.е. назвать вас нельзя православным человеком?
- Нет. Я вообще не верю в вечную жизнь. Я уверен, что за гранью жизни вообще ничего нет. Меня часто спрашивают: а как это вообще можно представить? Я им советую посмотреть вторую часть «Терминатора». Помните, когда его в расплавленный металл опускают? У него выключаются звук и изображения, думаю, так будет и с нами.
- Как же вы с таким мировоззрением находите силы, чтобы жить, творить, любить?
- Когда ты, вдруг, понимаешь, что это будет так, сначала возникает оторопь и жуткий страх. Ты ложишься спать с этой мыслью, она в голове варится и думаешь: как это меня не будет? Но через время наступает момент, словно в оптике вашего мозга протирают стекла.
- Просто матрица какая-то получается.
- Да! Ты, вдруг, понимаешь, что ничего кроме всего этого, у тебя нет, и уже больше никогда не будет. Более того, не будет никакого второго шанса. И смысл в том, чтобы жить в полную силу сейчас, сегодня, а не когда-то там, в гипотетической, следующей жизни. Я никому не навязываю свою точку зрения, она лично моя. И я даже допускаю, что если бы я был калекой, я бы придумал для себя другую доктрину. Но сегодня она такая.
Мое мировоззрение позволяет мне жить на полную катушку, ненавидеть, любить по-настоящему, ты ешь и пьешь эту жизнь, вдыхаешь ее целиком, полной грудью. А не так, как большинство людей по чуть-чуть или вообще завтра.
- А вам не больно так жить? Ведь, если живешь на полную, то жизнь в ответ бьет, тоже не щадя. Или у вас все гладко?
- Нет, конечно, но защита – это тоже часть меня, часть моей доктрины. Однажды я объяснял одному человеку, который повышал голос на ребенка, как все устроено внутри. Я взял за руку свою дочь Таню, показываю мужчине ее мизинчик и говорю: «В голове у ребенка все такое же маленькое, хрупкое, нежное».
«В основе выхода на сцену лежит эксгибиционизм»
- Из-за того, что вам не нравится подчиненная роль актера, вы ушли в сценаристы и режиссеры?
- Это подчинение абсолютно нормальный профессиональный сговор, и потом, что значит «подчиненная роль»? Если ты внутренне не согласен с тем, что тебе говорит продюсер или режиссер, не делай, предлагай по-другому. Это не то, что тебе заплатили деньги, и ты делаешь все, что хотят эти люди. Все совсем не так. Ты приходишь на площадку и понимаешь, что ты надежда режиссера, а он – твоя. Начинается все с проб, причем, не только он меня пробует, я его тоже пробую. А потом, если я ему понравился, меня вместе с кем-то еще, возможно с будущим партнером, пробуют снова.
- Вот видите, ключевое слово «нужно понравиться»!
- Это значит, если человек играет на скрипке, то он делает это потому, что пытается нам понравиться? Нет, он чарует тебя своей музыкой, и ты влюбляешься в его музыку, ну или не влюбляешься. Актерство – то же самое.
Лично я не занимаюсь специально тем, чтобы понравится. Хотя полностью согласен, что в нашей профессии это главное.
Кстати, знаете, из-за чего я еще после института не пошел в театр? Есть одна из концепций, что в основе выхода на сцену лежит эксгибиционизм, т.е., некая латентная попытка удовлетворить потребность в демонстрации гениталий.
- И из-за этой ерунды вы лишили себя счастья смотреть своему зрителю прямо в глаза со сцены театра?!
- Знаете, я был молод и слишком потрясен, даже шокирован этой концепцией, впрочем, согласен, весьма спорной. Но какое-то время я думал: зачем это я, как вы сами сказали, такой интересный мужчина (смеется), буду выходить в зал, где сидит 300 человек, только для того, чтобы они сказали: «Браво, Орлов!». И че это я, действительно, пойду туда? А вдруг, эта концепция – правда?
Кино, это совсем другое: я, камера и тишина. Мы вдвоем и нет ощущения присутствия кого бы то ни было, нет ощущения, что я что-то для кого-то должен делать. Причем, все, что я сейчас делаю перед камерой, отразится только потом, через какое-то время на пленке. А не как в театре сразу же! Это тоже некий особый кайф.
«Мы в Панаме насмотрелись»
- Перед интервью вы обронили фразу, что недавно были в Панаме. Снимали кино или просто путешествовали?
- Снимали кино. Был прекрасный сериал «Сделано в СССР», в котором я играл военного советника, который в Африке попал в плен. Там у меня немного, буквально несколько эпизодов, но параллельно этот же продюсер снимал кино в Панаме про наших морских пехотинцев, которые в советское время там что-то намутили. И мы туда поехали, прямо как в советское время, чтобы в Панаме снимать африканскую тюрьму.
Я реально был в панамской тюрьме, это даже не ужас, это, простите, пипец! Причем мы были в тюрьме, в которой держат тех, кто пошел на исправление. Местные сказали, что если бы мы попали в обычную панамскую тюрьму, то не было бы съемок. Там огромное здание, стены, крыша. Между крышей и полом высота метров 15, и щели, наверное, чтобы продувалось все. А внутри все пространство разделено на коридоры и клетки, где сидит по 3-4 человека. Представьте, насекомые, полная открытость стихии: дождь, ветер, солнце. Находится тюрьма прямо на берегу Панамского канала: здесь зеки играют в футбол, а здесь проплывают шикарные яхты, на которых богачи в белых костюмах слушают музыку и едят устриц. Удивительный, прямо драматургический контраст.
Но там есть еще одна интересная тема. Например, убил панамец человека, его сажают в тюрьму, а через год приходит глава общины его и берет убийцу на поруки. Того выпускают, а он снова убивает кого-то. Так можно всю жизнь этим заниматься.
Мы в Панаме насмотрелись, там без полиции на улицу выйти нельзя. Но снимать там еще планируем.
«Никогда ничего не планирую»
- Как вы себе представляете свою карьеру в кинобизнесе лет через 10-15?
- Я хочу выиграть в лотерею.
- Надеюсь не меньше миллиона долларов?
- Нет, чего мелочиться? Я хочу столько, чтобы понимать: мне хватит до самого конца, и еще немного дочери останется. Ну, а если серьезно, то ничего не планирую: «Хочешь насмешить бога – расскажи ему о своих планах».
Артист должен быть в форме, он должен внутренне и внешне развиваться, он не должен протухать, должен пребывать в вибрациях современной жизни, и это все! А его судьба во многом зависит от удачи и целого сонма обстоятельств.
Я же был режиссером. Это сложно. Сидишь и думаешь: вот кого бы мне на эту роль? А кто-то рядом: «А давайте Мишку Полицеймако!». А ты такой: Мишка Полицеймако? Ну, давай! Вот так иногда это получается!
- Прямо по Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда».
- Точно! И это все так неожиданно, что судьба зависит от множества мелочей и совпадений. Тем более что, перед тем, как попасть в кино на главные роли, нас утверждает канал.
Представьте себе, сидит там какой-то чиновник высокого уровня, листает картотеку, а у него болит зуб. И именно в тот момент, когда у него острый приступ боли, он открывает фотографию Дмитрия Орлова. Он кривится и думает: ой, нет, совсем не подходит, такая рожа. На следующий день, видит тебя опять или кого-то нового, он же не помнит ничего, такой поток лиц, и думает: о, то, что нужно! Случай!
- Поскольку вы сами режиссер, у вас есть любимый автор, по которому вы хотели бы снимать?
- Я сам написал пьесу и буду ее ставить в антрепризе. Она об отношениях и обо всем, что свойственно этому жанру. Будет и любовь, и ненависть, и смех, и слезы. Надеюсь, скоро вы увидите спектакль, потому что говорить о качестве драматургического материала глупо, пьесы, как и кино, вне постановки не существует.
* Дэвид Эндрю Лео Финчер - американский кинорежиссёр и клипмейкер, один из самых ярких «новобранцев» Голливуда 1990-х. Фильмы, принесшие ему наибольшую известность: «Социальная сеть», «Бойцовский клуб», «Игра», «Девушка с татуировкой дракона» (Википедия)
Беседовала Илона Наныкина
- Вы на «Бригантине» первый раз, но, наверняка участвовали в других фестивалях и вам есть, с чем сравнивать. Эти сравнения в пользу «Бригантины» или российские кинофесты круче?
- Самый главный плюс «Бригантины» я вижу в том, что сейчас две планеты – Украина и Россия – на бешеной скорости летят друг от друга, а такие фестивали нас сближают.
У меня был такой опус: я снимался в Киеве, и там были молодые украинские ребята. Мы очень интересно общались, поскольку русского они вообще не знали, им было удобно говорить либо по-украински, либо по-английски. Я не понимал украинского, так они говорили по-английски и только так я понимал, что они хотели сказать.
- Т.е. вы свято убеждены, что все украинцы обязаны знать русский язык?!
- Нет, я сейчас с ностальгией говорю о том, как было и как стало. Лично для меня это стремительное вырастание заборов там, где их не надо. А подобного рода фестивали, встречи, общение – это, в первую очередь, разговор о нашей общей истории, нашей общей культуре, о наших общих корнях, нашем очень схожем менталитете.
Я не говорю пафосных слов о братстве, о родственной крови и прочих вещах, но мы всегда были рядом друг с другом и в похожих условиях: в тисках между Европой и Азией.
Сейчас, когда все испокон веков воевавшие между собой соседи, как, например, Англия и Франция, додумались до Евросоюза, а мы, имея столетия нормальных отношений, разлетаемся в разные стороны, такие фестивали-встречи, когда мы вместе, очень важны.
«Кино эксплуатирует только некую часть тебя»
- Общаюсь и понимаю, что ваши, несомненно, блестящие внешние данные, воплощенные в кино, абсолютно не раскрывают зрителю всей вашей душевной тонкости и глубины. Для меня это приятное открытие. Вы планируете как-то менять аспект ролей, где эксплуатируется только ваша мужественность?
- Невозможно внешние данные абсолютно отделить от внутренних.
- Вы шутите? Особенно в кинематографе, где есть грим, парики, накладки и все, что угодно?
- Я уже шутил по этому поводу. Я характерный артист, и поэтому профнепригоден для актерства – у меня несоответствие внешних и внутренних данных. Режиссеру нужна драматургия в голосе и взгляде, а мне хочется пошутить, похулиганить…
- Что же вы не избрали комедийное амплуа? Хороший грим может решить эту проблему.
- Здесь артист мало, что решает. Ты можешь быть очень оснащенным, с огромным диапазоном данных, но кино этого не надо. Вот если вы придете в театр, вы меня там не узнаете. А в кино есть спрос только на какую-то часть тебя, твоего амплуа, твоего образа, и это прекрасно.
- Я думала, вас это огорчает.
- Нет! Что вы! Так было всегда: если артист хорош в каком-то амплуа – у него есть работа. А вот если ты весь из себя такой сложный и непонятный, ты востребован только в каком-то маленьком подвальчике некого маленького театрика. Можешь льстить себе тем, что ты микрозвезда.
«Мой Голливуд всегда со мной»
- Понятно, что кино – это стабильный и хороший заработок, но ведь вы не станете отрицать того, что в погоне за рублем нынешний кинематограф утратил глубину, а зачастую и смысл?
- Я прихожу на площадку, там стоит режиссер, назовем его Ваня Петров, я смотрю на него еще издалека и думаю: это мой Финчер* сегодня. Ведь у меня нет ничего другого и я использую то, что есть: разнообразные примочки с партнерами, режиссерами, операторами, пытаясь вытащить, быть может даже незаметно для них самих, все что есть у них в профессиональном арсенале, чтобы лично я мог иметь с этим дело.Иной раз в каком-то примитивном сценарии и самом простом способе съемок удается достичь такого вдохновения и наслаждения процессом, когда чувствуешь себя в Голливуде. Мой личный Голливуд всегда со мной, он во мне, и мне не важно, что окружающие думают по этому поводу. Я выхожу на площадку и сегодня это мой персональный блокбастер.
Сейчас все говорят, что кино стало другим, что оно не несет запроса, чтобы актер сыграл большую роль по-настоящему. А я вам скажу: мои коллеги в 90-е годы стали ходить на площадку пьяные, не выучив текст, просыпая съемки и ведя себя, как свиньи. Представьте, в какое положение попал продюсер?
Продюсер должен полагаться на актера, актер – острие всего процесса. Да, это коллективно творчество, но замыкается все на актере в тот момент, когда кричат: «Мотор, камера, начали», а на площадке в этот момент пьяное быдло. Поэтому продюсеры от безвыходности стали изобретать такую драматургию, при которой человека в кадр поставил, он что-то сказал, и вроде что-то произошло.
Жаль, но сегодня ни продюсеры, ни режиссеры, в основном, уже не ждут от артиста никаких душевных подвигов и исканий в кадре.
Убили профессию! Я говорил с продюсерами, озвучивал им свои невеселые мысли, и они соглашались и изрекали: «Да, Димочка, все именно так и обстоит», и только иногда, в очень редких случаях, это правило не работает.
Вот сейчас у нас как раз два таких редких случая: картины «Метро» и «Легенда 17». Такое впечатление, что откуда-то из тюрем или гетто вдруг выпустили тех, кто умеет снимать кино профессионально. Это чудо удивило всех, это великолепно, мастерски сделанное кино. Здесь профессионально все: драматургия, съемка, компьютерная графика, костюмы, актеры, постановка кадра… Все!
Когда тебя любит камера
- Где раньше были эти профессионалы, реально прятались или их просто к кино не допускали?
- Никто не понимает, что за феномен. Было 10-15 лет полного провала. Пусть я утрирую, не всегда провала, но снимается огромное количество телевизионного контента, а все великие «спилберги» говорят, что телевизионное кино убивает актера. Не физически конечно, но это близкое определение. В сериальном «мыле» совершенно другие критерии работы: макропланы, крупняки, маленькие фразочки и кусочки, кино-кадры, вырванные из сути. Немного поработав в таком «мыле» у актера стачивается то место, которое отвечает за понимание и стержень профессии.
- Макропланы тоже вещь сложная. Нужно же всегда быть в безупречной форме – актерской и физической.
- Да никто не говорит, что это легко, но это не то, что позволяет тебе расти. Здесь еще один феномен, американцы придумали эту формулу, они говорят: «Вот этого актера любит камера, а вот этого – нет». Это некий феномен, если хотите магия, и этого избежать невозможно, вот ты, вот камера, что-то происходит, а потом ты сидишь в зале и смотришь. Мне в этом смысле очень интересен Марлон Брандо. Сидит человек в кадре, ничего не делает, а глаз невозможно оторвать от лица. Как?! Почему?! Над этим можно думать каждый день, приходя на площадку, брать сценарий, изучать, что-то предлагать, переписывать, снова и снова изучать роль, искать ее суть, искать себя. Если артист этим занят, он счастлив.
«Сегодня редкий случай, когда актер в кадре есть»
- Часто читаю интервью режиссеров, в том числе и театральных, что молодежь сегодня, еще ничего не умея, заявляет: «А я не буду гореть на площадке за 2000 гривен». Как вы относитесь к таким заявлениям?
- Я их понимаю.
- Да ну? Сначала научись чему-то, а потом качай права и требуй за талант 10 тысяч долларов. А когда одни амбиции…
- Вспоминается Жванецкий: «Мне в Европу, мне в Париж, по делу…». Наши артисты так сказать не могут. Сегодня редкий случай, когда артист в кадре есть, как человек. Ты не можешь лебезить, подчиняться, подхалимничать, а потом выйти на сцену и спросить: «А судьи кто?». Если у тебя за душой ничего нет, ты это не сыграешь.Есть такие вещи, которые изобразить невозможно. Если на сцену выходит гей и играет страсть к женщине, видна вся фальшь, и даже не потому, что ты знаешь, кто он такой. Иной раз сидишь, смотришь, спрашиваешь у коллег: «Он че, голубой?», те говорят: «Да, а ты не знал?». Потому что, чтобы ты там не изображал, на сцену или в кадр выходишь именно ты, понимаете, ТЫ! И если в кино у актера есть возможность обмануть зрителя, то в театре – нет. Там человека видно насквозь.
Поэтому, когда артист горделиво заявляет: «Я не буду это играть за 2000 гривен», я к этому отношусь с уважением, но всегда спрашиваю, а если ему дать 200 миллионов, что он сделает, что изменит? Как правило, все вокруг и он сам, понимают, что ничего. Это просто игра такая.
«Сегодня я афишеобразующий актер»
- Вы подпитываетесь театром? Он для вас аккумулятор или вы все же киношник?
- В молодости, после института, не пошел в театр, не захотел. Потому что не хотел оказаться в зависимом положении, я так не умею, быть зависимым это вообще не мое. И театральная обстановка мне тогда совсем не понравилась, мне там было тяжело.
Тогда я общался с Антоном Табаковым, и он, видя мои терзания, спрашивает: «Дима, зачем тебе театр? Посмотри на меня, я богатый человек, я могу купить себе театр, просто он мне не нужен. Но если он тебе НУЖЕН…». Я тогда его до конца не понял, но сегодня в моей жизни все поменялось, театр сам пришел ко мне, и не просто пришел, я стал афишеобразующим артистом.
Т.е., вы понимаете, что это значит? В любом городе вешают афишу с моим именем, и на спектакль приходят люди. Сегодня есть продюсеры, которые этим занимаются, и я могу себе позволить выбрать сценарий, спектакль и даже партнеров.
- Как же произошла эта метаморфоза, и вы пришли к театру, который сразу не восприняли?
- Я пришел на спектакль Кирилла Серебренникова во МХАТе, не помню названия, но там играл Анатолий Белый, и я, впервые за долгие годы, сидел в зале и понимал, что я хочу играть. Вот прямо сейчас вышел бы на сцену и сыграл в этой мизансцене, и в этой, и в другой. Я с большим уважением отношусь к Толе, но я понимал, что сейчас выйду и сыграю это лучше, чем он. Я загорелся. Это произошло года полтора-два тому назад, ну и как всегда, когда четко сам себе сформулировал цели, все сложилось.
«Я пью эту жизнь целиком»
- Вы прям какой-то последователь дао или дзен-буддист.
- Нет, я не дзен и не буддист.
- А кто?
- Мы как-то беседовали с одним человеком, и он говорит: «Орлов, знаешь ты кто? Ты человек-секта!». Если честно, то я много лет занимаюсь психологией, эзотерикой, разнообразными практиками НЛП, и создал свою собственную доктрину, персонально для Димы Орлова. Сам я ничего не изобретал, но собрал все самое, на мой взгляд, интересное и полезное из самых разных учений, получилась некая космогоническая вещь. Поделиться? Если я начну делиться, у вас никакой пленки не хватит.
- Т.е. назвать вас нельзя православным человеком?
- Нет. Я вообще не верю в вечную жизнь. Я уверен, что за гранью жизни вообще ничего нет. Меня часто спрашивают: а как это вообще можно представить? Я им советую посмотреть вторую часть «Терминатора». Помните, когда его в расплавленный металл опускают? У него выключаются звук и изображения, думаю, так будет и с нами.
- Как же вы с таким мировоззрением находите силы, чтобы жить, творить, любить?
- Когда ты, вдруг, понимаешь, что это будет так, сначала возникает оторопь и жуткий страх. Ты ложишься спать с этой мыслью, она в голове варится и думаешь: как это меня не будет? Но через время наступает момент, словно в оптике вашего мозга протирают стекла.
- Просто матрица какая-то получается.
- Да! Ты, вдруг, понимаешь, что ничего кроме всего этого, у тебя нет, и уже больше никогда не будет. Более того, не будет никакого второго шанса. И смысл в том, чтобы жить в полную силу сейчас, сегодня, а не когда-то там, в гипотетической, следующей жизни. Я никому не навязываю свою точку зрения, она лично моя. И я даже допускаю, что если бы я был калекой, я бы придумал для себя другую доктрину. Но сегодня она такая.Мое мировоззрение позволяет мне жить на полную катушку, ненавидеть, любить по-настоящему, ты ешь и пьешь эту жизнь, вдыхаешь ее целиком, полной грудью. А не так, как большинство людей по чуть-чуть или вообще завтра.
- А вам не больно так жить? Ведь, если живешь на полную, то жизнь в ответ бьет, тоже не щадя. Или у вас все гладко?
- Нет, конечно, но защита – это тоже часть меня, часть моей доктрины. Однажды я объяснял одному человеку, который повышал голос на ребенка, как все устроено внутри. Я взял за руку свою дочь Таню, показываю мужчине ее мизинчик и говорю: «В голове у ребенка все такое же маленькое, хрупкое, нежное».
«В основе выхода на сцену лежит эксгибиционизм»
- Из-за того, что вам не нравится подчиненная роль актера, вы ушли в сценаристы и режиссеры?
- Это подчинение абсолютно нормальный профессиональный сговор, и потом, что значит «подчиненная роль»? Если ты внутренне не согласен с тем, что тебе говорит продюсер или режиссер, не делай, предлагай по-другому. Это не то, что тебе заплатили деньги, и ты делаешь все, что хотят эти люди. Все совсем не так. Ты приходишь на площадку и понимаешь, что ты надежда режиссера, а он – твоя. Начинается все с проб, причем, не только он меня пробует, я его тоже пробую. А потом, если я ему понравился, меня вместе с кем-то еще, возможно с будущим партнером, пробуют снова.
- Вот видите, ключевое слово «нужно понравиться»!
- Это значит, если человек играет на скрипке, то он делает это потому, что пытается нам понравиться? Нет, он чарует тебя своей музыкой, и ты влюбляешься в его музыку, ну или не влюбляешься. Актерство – то же самое.
Лично я не занимаюсь специально тем, чтобы понравится. Хотя полностью согласен, что в нашей профессии это главное.
Кстати, знаете, из-за чего я еще после института не пошел в театр? Есть одна из концепций, что в основе выхода на сцену лежит эксгибиционизм, т.е., некая латентная попытка удовлетворить потребность в демонстрации гениталий.
- И из-за этой ерунды вы лишили себя счастья смотреть своему зрителю прямо в глаза со сцены театра?!
- Знаете, я был молод и слишком потрясен, даже шокирован этой концепцией, впрочем, согласен, весьма спорной. Но какое-то время я думал: зачем это я, как вы сами сказали, такой интересный мужчина (смеется), буду выходить в зал, где сидит 300 человек, только для того, чтобы они сказали: «Браво, Орлов!». И че это я, действительно, пойду туда? А вдруг, эта концепция – правда?
Кино, это совсем другое: я, камера и тишина. Мы вдвоем и нет ощущения присутствия кого бы то ни было, нет ощущения, что я что-то для кого-то должен делать. Причем, все, что я сейчас делаю перед камерой, отразится только потом, через какое-то время на пленке. А не как в театре сразу же! Это тоже некий особый кайф.
«Мы в Панаме насмотрелись»
- Перед интервью вы обронили фразу, что недавно были в Панаме. Снимали кино или просто путешествовали?
- Снимали кино. Был прекрасный сериал «Сделано в СССР», в котором я играл военного советника, который в Африке попал в плен. Там у меня немного, буквально несколько эпизодов, но параллельно этот же продюсер снимал кино в Панаме про наших морских пехотинцев, которые в советское время там что-то намутили. И мы туда поехали, прямо как в советское время, чтобы в Панаме снимать африканскую тюрьму.
Я реально был в панамской тюрьме, это даже не ужас, это, простите, пипец! Причем мы были в тюрьме, в которой держат тех, кто пошел на исправление. Местные сказали, что если бы мы попали в обычную панамскую тюрьму, то не было бы съемок. Там огромное здание, стены, крыша. Между крышей и полом высота метров 15, и щели, наверное, чтобы продувалось все. А внутри все пространство разделено на коридоры и клетки, где сидит по 3-4 человека. Представьте, насекомые, полная открытость стихии: дождь, ветер, солнце. Находится тюрьма прямо на берегу Панамского канала: здесь зеки играют в футбол, а здесь проплывают шикарные яхты, на которых богачи в белых костюмах слушают музыку и едят устриц. Удивительный, прямо драматургический контраст.
Но там есть еще одна интересная тема. Например, убил панамец человека, его сажают в тюрьму, а через год приходит глава общины его и берет убийцу на поруки. Того выпускают, а он снова убивает кого-то. Так можно всю жизнь этим заниматься.
Мы в Панаме насмотрелись, там без полиции на улицу выйти нельзя. Но снимать там еще планируем.
«Никогда ничего не планирую»
- Как вы себе представляете свою карьеру в кинобизнесе лет через 10-15?
- Я хочу выиграть в лотерею.- Надеюсь не меньше миллиона долларов?
- Нет, чего мелочиться? Я хочу столько, чтобы понимать: мне хватит до самого конца, и еще немного дочери останется. Ну, а если серьезно, то ничего не планирую: «Хочешь насмешить бога – расскажи ему о своих планах».
Артист должен быть в форме, он должен внутренне и внешне развиваться, он не должен протухать, должен пребывать в вибрациях современной жизни, и это все! А его судьба во многом зависит от удачи и целого сонма обстоятельств.
Я же был режиссером. Это сложно. Сидишь и думаешь: вот кого бы мне на эту роль? А кто-то рядом: «А давайте Мишку Полицеймако!». А ты такой: Мишка Полицеймако? Ну, давай! Вот так иногда это получается!
- Прямо по Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда».
- Точно! И это все так неожиданно, что судьба зависит от множества мелочей и совпадений. Тем более что, перед тем, как попасть в кино на главные роли, нас утверждает канал.
Представьте себе, сидит там какой-то чиновник высокого уровня, листает картотеку, а у него болит зуб. И именно в тот момент, когда у него острый приступ боли, он открывает фотографию Дмитрия Орлова. Он кривится и думает: ой, нет, совсем не подходит, такая рожа. На следующий день, видит тебя опять или кого-то нового, он же не помнит ничего, такой поток лиц, и думает: о, то, что нужно! Случай!
- Поскольку вы сами режиссер, у вас есть любимый автор, по которому вы хотели бы снимать?
- Я сам написал пьесу и буду ее ставить в антрепризе. Она об отношениях и обо всем, что свойственно этому жанру. Будет и любовь, и ненависть, и смех, и слезы. Надеюсь, скоро вы увидите спектакль, потому что говорить о качестве драматургического материала глупо, пьесы, как и кино, вне постановки не существует.
* Дэвид Эндрю Лео Финчер - американский кинорежиссёр и клипмейкер, один из самых ярких «новобранцев» Голливуда 1990-х. Фильмы, принесшие ему наибольшую известность: «Социальная сеть», «Бойцовский клуб», «Игра», «Девушка с татуировкой дракона» (Википедия)
Беседовала Илона Наныкина
